Г Л А В А  8  

 

     На пути к тростнику незадачливые разведчики столкнулись с рокамеком и вевеноком. Вместе они вернулись к лодкам и быстро выгребли на середину реки.

      - Ясно, что вы попали в беду, - объяснил Сигаван. - Ещё вечером Дикий Гусь прокрался к поляне и слышал, что ирокезы отложили пытки до утра. Мы шли, чтобы перерезать их всех перед рассветом.

     Егор прижал руку к сердцу и искренно проговорил:

     - На такое могли решиться только храбрецы.

       Как только раненое ухо негасега было обработано целебной мазью из магического мешочка Дикого Гуся, компания вновь заработала веслами.

       Днем путешественники вошли в устье Себастикука и, проплыв по ней около пятнадцати миль, пристали к берегу в виду главной деревни негасегов. Она стояла на возвышенности, и была обнесена высоким частоколом, в котором виднелись двое ворот. Рядом располагались возделываемые участки  земли для выращивания маиса и бобов.

     Оставив абенаков охранять лодки, Егор с Рысью поднялись по тропе к восточным воротам. Раньше их заметили рыбаки на реке, и едва они вышли на территорию селения, как от толпы встречающих отделился высокий индеец и бросился к ним.

    - Мой отец, - сказал Рысь. - Быстрый Змей.

    Сагамор негасегов крепко обнял сына и с тревогой оглядел его.

    - Хвала Китче Ниваску, ты жив и на свободе!.. Но ты ранен!.. Что случилось?

     Рысь сначала познакомил отца с Егором, а потом вкратце рассказал обо  всем произошедшем с ним в последнее время.

     - Ирокезы! - воскликнул Быстрый Змей. - Подлые убийцы!.. Заключен Великий мир, а они продолжают сеять смерть на Кеннебеке.

     - Один из них, мохавк по имени Пума, спас нам жизнь, - объяснил Рысь. - Пыток и нашей смерти желали сенеки.

      - Почему он освободил вас?

      - Мой белый друг назвал имя бледнолицего, которого уважают мохавки.

      - Я запомню имя ирокеза… Но плачмоны!.. Как они посмели так обойтись с сыном военного сагамора абенаков?.. Пусть вожди и воины услышат рассказ моего сына.

      Рысь поочередно побывал в объятиях матери и двух сестер. Отправив женщин готовить домашнее угощение, Быстрый Змей провел Егора с сыном к тому месту, где стояли самые уважаемые мужчины племени во главе с седовласым сагамором Вороном.

     На голове старца был красивый убор из ястребиных перьев. Одежду его составляли длинная накидка, рубаха с цветочным орнаментом, набедренная повязка и леггины. На ногах красовались мокасины с узором из игл дикобраза. Вождь  поднял  руку, и шум постепенно  смолк. Только дети, играя у жилищ с собаками, иногда нарушали тишину.

     -  Негасеги  готовы  выслушать Китче Пишу, - произнес он. - Пусть Китче Ниваску поможет сказать ему всю правду.

     Пока Рысь говорил, Егор занялся осмотром деревни и ее жителей. Жилища располагались в ряд, и всего их было пятнадцать. Тут стояли обычные конические вигвамы, крытые берестой, навесы, крышей которым служили еловые ветви, и крупные прямоугольные хижины с основаниями из толстых бревен.   

     Мужчины негасегов были, в основном, среднего роста, женщины малорослы, но миловидны. В одежде преобладали изделия из выделанной оленьей и лосиной кожи, кое-кто был облачен в платье европейского покроя.

      «Негасеги – маленькое, но сплоченное племя, - подумал Егор. – Тут почти не чувствуется влияния белых людей…».

      Ход его мыслей прервали улюлюканье и боевые кличи. Егор понял, что Рысь рассказом о вероломстве белых людей  вызвал у воинов негодование. Русскому показалось, что они готовы были действовать, и попадись им в руки француз, ему точно бы не поздоровилось.

     Закончив свою речь, Рысь переговорил с отцом и встал подле Егора.

     - Отец, сказал, что несколько дней назад посланец из Канады пытался убедить негасегов идти к верховьям Гудзона, к озеру, которое белые называют Джордж, чтобы помочь губернатору Монреаля де Рамзе нанести поражение ингизам Николсона. Вожди выслушали его, но твердо решили остаться в стороне. И не потому, что у ингизов в союзниках около трех сотен ирокезов. В последнее время негасеги подозревают канадцев в неискренности. Те хотят загребать жар чужими руками…

    Рысь хотел сказать еще что-то, но Китчига Гаго, Ворон, возвысил голос:

    - Негасеги недавно показали, что они за нейтралитет. Когда-то они и плачмоны вместе проливали кровь. Теперь они хотят, чтобы она струилась только из жил абенаков… Раньше они были щедры, теперь от них не дождешься обещанных по договорам подарков. Где ружья, порох, пули, медные котелки?.. Все оседает в деревнях алгонкинов, монтанье, микмаков и наскапи. Так пусть эти индейцы и сражаются в войнах, которые развязывают плачмоны!

     - Плачмоны не достойны нашей дружбы!

     - Негасеги не должны иметь с ними никаких дел!

     Китчига Гаго хмуро кивал головой.

     - Надругательство над Китче Пишу не останется неотмщеным, - выкрикнул он. - Первый же плачмон, который попадет в руки негасегов, почувствует на себе их ярость.

       Отдельные возгласы недовольства слились в один мощный рев согласия. Когда шум стих, Рысь рассказал сахему про бледнолицего товарища, в одежде и внешнем виде которого было много индейского.

      - Белый человек по имени Росомаха – желанный гость в селении негасегов, - сказал Китчига Гаго. - В любом вигваме с ним поделятся едой и табаком.

      По знаку вождя народ стал расходиться с площади. Прежде чем отправиться к дому, Рысь попросил отца послать воинов за индейцами Мокасина и содержимым грузового каноэ.

      Конический вигвам Быстрого Змея был покрыт большими пластами бересты. Под ней четко просматривался остов из четырех шестов с прикрепленным дымным клапаном. Кусок лосиной шкуры служил пологом или дверью.

      После того как негасеги занесли в жилище мешки с дарами, Быстрый Змей пригласил гостей зайти внутрь. Егор, Вобтегуа и Сигаван удостоились чести сесть на почетное место – напротив входа за очагом. Как и у всех абенаков, лежанки негасегов из еловых веток, покрытых выделанными шкурами, располагались вдоль стенок жилища. С опоясывающего стенки обруча из шестов свисали многочисленные кожаные мешки с запасной одеждой и обувью, а так же снегоступы, капканы, сети, гарпуны и прочая утварь.

      Хозяйка жилища подала каждому мужчине тарелку из бересты с горячим куском тушеной оленины. Затем последовали тушеные овощи и жареная форель. Во время курения Рысь во всех подробностях рассказал отцу о семье Хуков и ее намерении переселиться на Малый Медомак для ведения торговли с окрестными племенами. Объяснил также, что младший Хук послан на Себастикук с тем, чтобы раздать старейшинам подарки и заключить предварительный дружественный договор.

      Когда Рысь закончил свою речь, Егор порылся в мешках и вручил Быстрому Змею новенький мушкет, пороховой рог, мешочек с пулями, томагавк, нож и полотно красного сукна.

    - Такие же подарки получат и другие вожди, - пояснил он.

    Военный сагамор негасегов склонил голову и приложил руку к сердцу. Видно было, что ценные дары произвели на него глубокое впечатление.

 

                                                 Г Л А В А  9

 

     С тех пор, как Егор совершил опасное путешествие к Себастикуку, минуло три месяца. На излучину Малого Медомака из Уэллса переместились не только Юрьевы, но и Вескампы с Макдермотами. И почти сразу, не теряя времени, Денис с делегацией поселка заключил с негасегами подлинный договор. Старожилы из семейств шведов Юханссонов, норвежцев Соренсенов, ирландцев О’Лири и шотландцев Дугласов тепло встретили новоприбывших, помогли им и словом и делом – дома для голландцев и шотландцев были возведены совместными усилиями в кратчайшие сроки. Люди в тяжелых трудах и заботах сплотились, и поначалу изредка, а затем все чаще и чаще свой затерянный в дебрях поселок стали называть Хуктауном. В честь знавшего толк в кулачных боях и метании ножей хозяина торгового поста, который в сердцах мог наговорить грубостей, но был искренним и задушевным человеком. Очень скоро люди признали в нем лидера. Он давал дельные советы, оказывал всем посильную помощь и никогда не терял присутствия духа.

    В один  из  дней  конца сентября к торговому посту подошел, то и дело оглядываясь, ирландец О’Лири. На одутловатом лице любителя выпить мешались боль, надежда и отчаяние. Сидевший на лавке возле порога торгового поста Денис вынул изо рта трубку.       

    - Опять вчера плавал к побережью? - сурово спросил он. -  Эх, Патрик?!.. Сопьешься ты к чертям собачьим!

    Светловолосый ирландец, имевший в плечах две сажени, был кроток и незлобив. Поздоровавшись с  Юрьевым,  он пробасил:

      - Налей, Дэннис!.. Башка трещит от горлодера Слизняка Богарта.

      - Ты хоть слышал, что я сказал?

      - Слышал… Ты умный,  дельный человек,  но налей, а не то помру у тебя на пороге… Налей!

      -  Пойми, ирландская твоя душа, никогда еще крепкая выпивка не доводила людей до добра! 

      Юрьев сходил к стойке в фактории и вернулся с кружкой рома. Ирландец вырвал ее у него из рук и в два глотка опустошил. Крякнув, он просипел:

       - Спасибо!.. Запиши на мой счет.

       - И не подумаю… Я отлично помню, как ты вкалывал на постройке второго  этажа  блокгауза… Только хватит шляться к этому скунсу, Богарту!

       - Не буду, Дэннис.

       - И чем же ты заплатил за его пойло?

       - Вчера на яме поймал большущего сома…

       - Глупец ты, Патрик. Снес бы рыбину в дом, порадовал бы семью.

       - Та сомовья яма невдалеке от побережья. До Слизняка было рукой подать… Ладно, еще раз спасибо.

    Он махнул рукой и заторопился к реке, где рыбачили мальчишки.

    Юрьеву вспомнилось хитрое и острое, как у хорька, лицо Богарта. Тот раз за разом дурил в торговых делах индейцев и таких белых, как простак О’Лири, и изменяться не собирался. Запреты губернатора на продажу индейцам спиртного, оружия и боеприпасов для него были пустым звуком. Для отвода глаз он имел небольшой запас бус, зеркалец и другой чепухи, но главным его товаром был разведенные в речной воде виски и ром. Ходили также слухи, что он стал тайным агентом губернатора Сюберказа.

     Сам Денис держал ром в фактории, однако шел он лишь на то, чтобы угощать краснокожих звероловов, приносивших ему меха. Славу честного торговца он заработал очень быстро. Казалось, Юрьевы только вчера обосновались в просторных помещениях фактории, а о щедрости и честности хозяина прознали и в вигвамах алгонкинов Канады, и в жилищах микмаков Акадии. Как следствие, он сбыл почти весь свой французский запас и планировал со дня на день отплыть к Бостону за английским товаром.   

     Юрьев, сидя на лавке, покуривал виргинский табак и предавался ленивым размышлениям. Время близилось к обеду, и ему было слышно, как Оливия гремела посудой на кухне. На  втором  этаже шумно играли двойняшки. Он улыбнулся, вспомнив желание Витюши стать «большим коммерсантом». А что?!  Хоть и мал еще, а есть в нем стержень, есть… Павел – умница!.. Капитан провинциальной галеры не нарадуется на исполнительного и подающего большие надежды юнгу Хука!.. А вот Егор… Ох, уж этот младший!.. С окончанием отделки второго этажа фактории, которая была на самом деле укрепленным блокгаузом с узкими бойницами и тяжелой дубовой дверью, брат все чаще стал пропадать у переселившихся на Медомак индейцев Мокасина. Последние три недели он вообще от них не возвращался. Ходили слухи, что на общем сходе краснокожие избрали Воби Аланксу, так теперь называли Егора, военным предводителем маленького племени. Поспособствовала этому его победа над двумя пигвакетами вождя Адиавандо, напавшими на него во время сбора моллюсков на побережье.

      Вслед за О’Лири к блокгаузу пожаловали два других жителя Хуктауна. Это были закадычные друзья, норвежец Лейф Соренсен и швед Харальд Юхансон. Первый отличался высоким ростом и худобой, второй – кряжистой основательностью. Поскольку оба несли берестяные короба, Юрьев понял, что они пожаловали за провизией, которая была приобретена в Уэллсе и теперь подходила к концу. Молва о том, что на малом Медомаке можно не только сбыть пушнину, но и закупить съестного, быстро облетела округу. Однажды в гости к Юрьеву пожаловала  небольшая охотничья община монтанье. Смуглолицые и коренастые канадские индейцы произвели на него неприятное впечатление. Их одноглазый вождь к тому же без спросу полез к бочке с ромом, и хозяину фактории ничего не оставалось, как окоротить наглеца ударами кнута. Наскоро поторговавшись, монтанье с угрюмым видом оставили факторию и скрылись в чаще. Русский долго не мог забыть подозрительных визитеров.

      Норвежец со шведом поздоровались с Юрьевым, уселись на лавку и закурили свои длинные тонкие трубки.

      - Какие новости, друзья? - спросил хозяин торгового поста, морщась от зловония дешевого табака.

      - Помаленьку начинаем готовиться к зиме, Дэннис, - сказал норвежец, шмыгнув острым длинным носом.

      - Пора уже, - поддакнул швед. - Не успеешь оглянуться, как все заледенеет вокруг.

     - Правильно делаете, - сказал Юрьев. - Охотничий Лук убежден, что зима в этом году будет ранней и холодной.

      Шестидесятипятилетний помощник хозяина, отец Сигавана, поселился в той части блокгауза, где с потолка свисали пушистые звериные шкурки. Он следил за порядком в фактории, добывал дичь, рыбачил и мастерил стрелы, копья и снегоступы.

      - Таби! - позвал Денис индейца.

      Старый вевенок предстал перед хозяином торгового поста с наполовину готовым  древком  копья. На морщинистом лице  светились  проницательные  глаза мудрого человека.

     - Расскажи о приметах нашим гостям, - попросил Юрьев.

      Индеец, одетый в замшевые рубаху и штаны, бросил взгляд на густые леса за рекой.

     - Ветви рябины усыпаны плодами, много желудей, белки запасливы, зайцы жирны… Зима придет рано, и будет холодной.

     - Да-а, - протянул Соренсен. - А урожай-то неважный… Трудно Дэннис нам всем придется, если ты не доставишь в факторию продовольствия.

     - Сухарей побольше, ну, и патоки, - проговорил швед.

     - Какой тебе патоки? - воззрился на него норвежец.

    Ссоры между приятелями разгорались на пустом месте, но быстро гасли без следа.

     -  Не твое дело.

     - Нет – мое!.. В фактории должен быть нужный продукт, а не твоя патока!

     - Что ты понимаешь в этом?.. Патока вкусна и питательна…

     - Сладка она, вот в чем дело! - Норвежец потряс указательным пальцем перед широким лицом шведа. - Ребенок ты, что ли?.. Зубы-то от патоки в гнилье превратились!.. Что требуется, так это солонина. И чем больше ее будет, тем лучше.

     Швед хотел было вставить слово, но ситуацию под контроль взял русский.

     - Будет вам спорить!.. Солонины почти не осталось, но я планирую закупить ее в Бостоне. Приобрету и бочонок патоки.

     - Когда собираешся в путь? - спросил Соренсен.

     - Думаю, послезавтра.

     Швед схватил руку Юрьева  и  принялся трясти ее.

     - Легкой дороги, Дэннис!..  Будем ждать и молиться.

     - Руку не оторви, патошник! - усмехнулся норвежец, открывая крышку короба.

       Когда швед с норвежцем набрали кое-каких продуктов и ушли, Денис снова сел на лавку и откинулся спиной на стену. Индеец стоял рядом и глядел на реку. Вдали послышался нестройный хор, распевавший псалмы.  Юрьев сфокусировал взгляд  на жилище шотландцев-пресветериан. Густой бас Эбенезера Дугласа легко перекрывал  тонкие голоса жены и четырех дочек.      

     - Набожные люди, - пробормотал Денис.

     Охотничий Лук присел на корточки и кивнул в сторону дома псаломщиков.

     - Они хотят, чтобы Спаситель услышал их и избавил от адского огня.

     Русский с интересом  посмотрел на индейца.

     - Отцы - иезуиты, похоже, встречались Таби на пути.

     - Таби слушал Черных Сутан. Они говорили, что Спасителя к кресту прибили Ингизы.

     Юрьев хмыкнул и покачал головой.

     - Нет, Таби, не англичане сделали это. Черные Платья идут против истины. У них, как выражаетесь вы, индейцы, раздвоенные языки. Иисуса Христа распяли давно, и совсем  другие люди.

      Индеец с недоверием поглядел на русского, затем сощурил глаза и усмехнулся.

      - Таби понимает, Черные Сутаны – плачмоны. Они хотят, чтобы индейцы, принявшие Христа, ненавидели ингизов.

      - Верно, приятель, верно. Война даже священников делает бесчестными людьми… А ты, вижу, не носишь креста.

       В глазах старого абенака мелькнула гордость.

      - Таби молится Китче Ниваску, которому поклонялись предки.

      Юрьев мало что понимал в обрядах и верованиях индейцев. Как многие поселенцы он считал ниже своего достоинства вникать в душу дикарей. В молодости ему как-то довелось стать свидетелем ритуала трясущейся палатки пеннакуков-уиннипесоков. После всего увиденного юный Юрьев твердо решил, что индейские шаманы на короткой ноге с дьяволом, а сами индейцы беспросветные язычники, невзирая на все попытки французских миссионеров приобщить их к христианству.

       Но с появлением в торговом посту старого абенака, Юрьев потихоньку начал менять прежние взгляды. Охотничий Лук нравился ему все больше и больше. Безбожные дикари, оказывается, способны проявлять такие чувства, как привязанность, честность, верность! Почти каждый день индеец приятно удивлял скептика. Наивный в вопросах веры и всего того, что касалось цивилизации бледнолицых, он на зубок знал трудную азбуку леса, и если намечался ужин из дичи – Охотничий Лук уходил в чащу и всегда возвращался с добычей. И рыбаком он был отменным. А как он заботился о пушнине! С тех пор как Егор отрядил его в помощь, в фактории не испортилась ни одна шкурка.

     Сам Юрьев последние два месяца сильно преуспел в изучении грамоты. Иван привез на Малый Медомак копию «Установлений по торговле», где говорилось, что каждый законопослушный владелец торгового поста обязан иметь подробные счета на все отпускаемые товары, составлять подробный отчет о сделках и приобретенных мехах.

       «И кто же присмотрит за исполнением указа в такой глуши, как Хуктаун?» - спросил тогда Денис у брата.

      «Найдутся люди», - ответил тот. - «Так что будь прилежным учеником у Оливии. Она не только симпатична, но и образованна. Лучшего учителя тебе не сыскать».

      Оливию Тенвуд Иван подобрал на одном из островов Маунт Дезерт. Небольшой бриг из Англии, на котором она с семьей плыла в Бостон, попал в жестокий шторм и затонул. Погибли все, кроме нее. Уцепившись за обломок мачты, она дрейфовала с ним до тех пор, пока ее не прибило к берегу. Одна на Богом забытом острове девушка непременно погибла бы, если б с «Казака» девичью фигурку не заметил остроглазый впередсмотрящий. Когда спасенная оказалась на корабле и немного пообвыклась, Иван и предложил ей место экономки и учительницы в доме старшего брата.  

 

                                                   Г Л А В А  10

 

        Денис набил трубку виргинским табаком и снова закурил. В разных местах поселка стучали молотки, визжали пилы. Люди продолжали готовить к зиме свои жилища.

      - Значит, - проговорил он со вздохом, - грядут большие холода.

      Горбоносый седой индеец перестал скоблить ножом древко охотничьего копья.    

      - Все знаки показывают на это… Многие абенаки не доживут до весны.

      Денис представил, как к укутанному в снега Хуктауну выходят из дремучих лесов замерзшие белые и краснокожие звероловы, нагруженные пушниной… Как шкурки лисиц, бобров, выдр и рысей Охотничий Лук подвешивает к балкам потолка … Наливается ром, но ровно столько, чтобы гости согрелись душой и телом. Чрезмерное пьянство не для Хуктауна… Попойки индейцев обычно кончаются поножовщиной. А если она возникнет между северными дикарями и местными негасегами и аланксами – так стали называть в округе индейцев Мокасина, в честь их белого сагамора, – то последствия для крохотного поселка могут быть роковыми!.. Хорошо, что до сих пор негасеги и канадские охотники навещали торговый пост порознь. А то ведь антифранцузские настроения быстро приведут к беде… Недавно от негасегов едва унес ноги монах-реколетт. Спас священника только его сан…

     - Холодная зима – голодный и слабый индеец, - голос Охотничьего Лука прервал хоровод мыслей хозяина фактории. - Лось и олень уходят далеко в чащу. Охоты нет, припасам конец… Бывало, из целого рода до весны доживали только самые сильные. Слабому от голода индейцу не натянуть лука, не добыть дичи. Он сам в холодном вигваме становится добычей голодных волков и рысей.

     Юрьев посасывал пенковую трубку и думал о предстоящих холодах. Зима для этого прекрасного края была сущим испытанием. Сильный мороз пробирал до костей. Вьюги и метели наметали огромные сугробы. И так день за днем, месяц за месяцем. Но весна, в конце концов, приходила. Застывшие с ноября реки и озера лишались льда в апреле. Снег стремительно таял, обнажая ждущую перемен землю. Густые леса преображались, на  возвышенностях зеленели дуб, клен, осина, береза. Птицы тучами летели с юга и садились на прохладную воду рек и озер. Незаметно наступало лето – самая благодатная пора в провинции Мэн. Что не нравилось летом Юрьеву, так это черные мухи и москиты. На открытых пространствах их встречалось не так много, но в тенистых лесах, где в самое пекло всегда царила влажность, они были настоящим бедствием.

     « Зима, зима, - думал русский. - Что готовишь ты для всех нас?»

     Он вспомнил, как перебравшиеся из Уэллса поселенцы расчищали свои участки от валунов, камней и деревьев, чтобы посадить семена и хоть что-нибудь вырастить до первых заморозков. Большие деревья глубоко окапывались – с обрубленными и искалеченными корнями листва на них почти не распускалась, что позволяло солнечным лучам беспрепятственно согревать посаженные семена бобов, кукурузы, пшеницы и картофеля. Едва покончили с этим, как Юрьев бросил клич: «Все на постройку второго этажа фактории!» Никто не возражал, понимая, что без должного укрытия рассчитывать на безопасность крайне неосмотрительно. Военные действия, ведшиеся уже много лет между Англией и Францией в Северной Америке, могли коснуться и маленького Хуктауна.

      Второй этаж со смотровой башней был выстроен из крепких бревен, которым были нипочем мушкетные пули со стрелами и копьями. Входную дверь на первом этаже заменили новой из дубовых досок, на узкие окна навесили тяжелые ставни, в стенах пробили бойницы. Получилось грубое, но надежное убежище. Потом Вескампы и Макдермоты с помощью остальных возвели собственные жилища. Они строились по единому плану из толстых  бревен  с громадными каменными трубами, закрывавшими снаружи северные стены. Доски на пол добывали кровавым потом – распиловка бревен вручную была труднейшим занятием. Но мало-помалу работы, намеченные на этот год, были успешно выполнены и поселенцы вздохнули свободнее. Мужчины взялись за поделку столов, лавок и табуреток, женщины – за шитье и штопанье.     

      - Сюда идут люди. - Голос индейца вернул Юрьева в мир яви.

      - Где?.. Боже, целая делегация!

      Переговариваясь и жестикулируя, к торговому посту подошли главы всех семейств.

      - Не знаю, что и подумать, друзья?! - воскликнул Юрьев, - Неуж-то, решили выскрести последние остатки солонины.

     - По другому делу, Дэннис, - первым заговорил Юхансон. - Ты нам с Соренсоном сказал о поездке в Бостон, и мне пришла в голову одна мысль… Забот у нас всех хватает, там надо возвести амбар, тут навес с сараем поставить. А как вспомнишь про ручную распиловку, дрожь берет!

     Худощавый Соренсен тяжело вздохнул.

     - Адский труд, чего уж там!

     - Особенно для того, - поддержал его Патрик О’Лири, - кто двигает пилой в распиловочной яме.

      В Хуктауне бревна пилили на пару. Один, сидя или стоя на бревне, работал сверху, другой, – опустившись в специальную яму.    

     - Тяжела работа, знаю, - согласился Юрьев. - Похоже, пришли поговорить о лесопилке?

     Лица поселенцев вмиг просветлели, кое - кто из них заулыбался.

     - О ней, - подтвердили они почти в один голос.